Гарри тяжело опустился на стул.

Я смотрел на него и думал — куда исчез веселый, бесшабашный морпех, которого я знал в Ливии? Плечи опустились, живот обвис, на голове проклюнулась лысина.

Но сильнее всего изменились глаза. В них погасла искра, исчез веселый огонь, — остались лишь тоска и тревога.

(Окончание следует.)

— Где остальное?

Гангстер пролистнул тонкую пачку денег.

— Ты должен в два раза больше.

— Вот именно! — поддакнул другой. — Знаешь, в наши дни опасно управлять магазином. Всякое ведь может случиться. Зайдет кто-нибудь, перебьет все, ноги тебе сломает…

Лавочник поднял руки.

— Послушайте. У меня больше ничего нет. Я отдам завтра…

Бандит размахнулся и врезал по прилавку бейсбольной битой.

Брызнули осколки стекла.

— До завтра ты можешь и не дожить, — сказал он.

Магазинчик был маленький — три человека

войдут, и уже повернуться негде. Я подошел к прилавку и забрал баблосы у гангстера.

— Правда, чертовски мало. Гарри, чем ты тут занимаешься? Глаза продаешь? Слонов слоняешь?

Резко хлестнул его по щекам деньгами, потом еще раз.

— Вспомни, что ты говорил там, в Чикаго! Землю ел, на коленях ползал! «Я все верну! Ты можешь мне верить!» И где теперь твои деньги? Как будешь возвращать?

Я швырнул пачку ему в лицо.

Деньги рассыпались по осколкам прилавка.

— Да ты даже вшей разводить не сможешь…

Громилы переглянулись.

— Эй, — протянул тот, что повыше. — А ты кто такой, брателло?

— Отстань, мальчик, — раздраженно ответил я. — Не видишь, мы разговариваем.

Мальчик, — который был ростом с буйвола, — схватил меня за плечо.

— Здесь наша улица, — прогудел он.

Стал ли я вырываться?

Да нет, конечно.

Не каждый день тебя лапает огромный детина, от которого несет потом и перегаром. Такие моменты надо ценить и бережно холить.

Его мосластая лапа лежала на моем плече. Я крепко прижал ее рукой, а другим кулаком врезал ему в локтевой сустав. Хрустнули кости — ковыряться в носу отныне придется левой.

Заметьте.

Вовсе не обязательно лупить кулаком. Можно и просто основанием ладони, — как показывают в кино. Но лишь после того, как потренируетесь и сможете разбивать ею ледяной кирпич.

— Значит, это вам Гарри отдавал мои деньги? — спросил я.

Парень теперь стоял на коленях и громко плакал.

Наверное, от раскаяния. А может, потому, что я врезал ему по шарам, — черт его знает.

Второй бандит схватился за пистолет.

Взвыла сирена, и патрульная машина подъехала к магазинчику.

Гангстер сразу же спрятал пушку. Стрелять в полицейских неинтересно, — им это почему-то не нравится.

Парень подхватил своего товарища — тот больше не плакал и даже пытался кинуться на меня.

— Это тебе еще отрыгнется, — бормотал он, и снова вскрикнул от боли, когда приложился плечом о косяк двери.

— Гарри, — сказал я, повернувшись к продавцу. — А что это здесь творится, приятель?

— Моя дочь сбежала из дома, — сказал Гарри.

Он открыл банку пива и протянул мне.

Я пить не стал. Нашел в уголке совок и стал собирать осколки.

— Как это произошло?

— Сам не знаю.

Гарри тяжело опустился на стул.

Я смотрел на него и думал — куда исчез веселый, бесшабашный морпех, которого я знал в Ливии? Плечи опустились, живот обвис, на голове проклюнулась лысина.

Но сильнее всего изменились глаза. В них погасла искра, исчез веселый огонь, — остались лишь тоска и тревога.

Когда у нас рождаются дети, мы теряем право быть молодыми.

— Ее мать ушла, четыре года назад. Девочке пришлось нелегко. Но я поклялся, что Мэдисон ни в чем не будет нуждаться. Этот магазин…

Он взмахнул рукой и замолчал.

Скромная бакалейка никак не тянула на волшебный дворец.

— А помнишь, какой она была в детстве?

Я кивнул.

Сложно позабыть это маленькое чудовище. Вечно грязная, шумная, — она липла ко всем подряд, лезла на колени, а когда смеялась — самолеты от страха падали.

— Настоящий ангелочек, — согласился я. — Долги у тебя большие?

— Только они и остались. Если не выплачу по закладной через пару дней, — банк отберет все. А мне не удается даже чуть-чуть отложить.

— Что за парни? Почему ты им платишь?

— Все платят…

Гарри невесело усмехнулся.

— В первый же день я послал их к черту. Избил одного. Они убежали… А ночью мне побили все стекла. И знаешь, я видел, кто это сделал. Думаешь, гангстеры?

— Твои соседи.

Бывший морпех кивнул.

— Боялись, что их накажут за мою храбрость…

— Нет лучше тюремщиков, чем другие пленники, — кивнул я. — И что, платишь?

— У меня нет выбора, если я хочу сохранить магазин. Но дела идут совсем плохо. Эти бандиты отбирают все, и скоро я разорюсь.

«Хорошо, хоть дочь на подножном корму теперь», — подумал я.

— Хочешь, чтобы я с ними разобрался?

— Нет, — Гарри помотал головой. — Это слишком опасно. Они ведь могут отыграться на моей дочери. Нет, деньги я найду как-нибудь. Выкручусь, не впервой. Но Мэдисон… Найди ее. Хочу, чтобы она вернулась домой.

* * *

Машина стояла в двух кварталах от школы.

Серый неприметный фургончик — таких на улицах тысячи. Задние дверцы были открыты. Рядом вертелась стайка ребятишек, словно рыбки в аквариуме, когда им посыплешь дафний и мотыля.

Каждый сжимал баблосы в потных ручонках, — кто десятку, кто доллар.

Их мамочки очень удивятся, если узнают, куда пошли карманные деньги.

Я подошел ближе.

За рулем никого, — это напрасно. Я наклонился и положил парочку «ежей» под колеса. Затем обошел фургон.

Завидев меня, детишки сразу же разбежались.

— Гони! — заверещал кто-то.

Мотор взревел, машина рванулась с места, и оба колеса сразу лопнули.

Парень, сидевший за рулем, ударился башкой о стекло. По глубоким трещинам побежали ручейки крови.

Я ткнул в окно пистолетом.

— Поговорим?

В машине сидели двое. Водителя размазало по рулю, он прикидывал, — может, все-таки стоило пристегнуться. Хорошая тема, чтобы обмозговать на больничной койке.

Второй пытался сбежать.

Распахнул дверцу, на четвеньки упал, да так и запрыгал, не поднимаясь. Густые косички-дреды подскакивали на ходу.

— Есть разговор, — сказал я.

Бережно поднял его и расправил по стене, как листок бумаги.

— Ты не коп, — забормотал парень.

— Конечно, — согласился я. — Значит, права тебе не стану зачитывать. Могу не вызывать «скорую» твоему приятелю.

Я встряхнул его.

— Давай-ка сделаем вот что. Я выбью тебе все зубы, потом воткну в лоб, и посмотрим, будут ли они расти. Каково?

Конечно, это было жестоко. В моей руке корчился всего лишь подросток — мальчишка, что в поте лица зарабатывал себе на первый пистолет, продавая детям экстази, меты и буратино.

Такого надо бы наградить за трудолюбие, — а я, негодяй такой, хочу ему зубы выбить.

— Че тебе надо? — пискнул парнишка. — Это моя улица.

— Будешь перебивать, в рыло получишь, — ласково сказал я. — Сюда уже и так едут копы. Хочешь, чтобы они нашли тебя в фургончике, полном дури? Да еще и с проломленной черепушкой. Нет?

Дилер замотал головой.

— Отлично. Тогда говори, что ты знаешь о Мэдисон Лейкен.

Он выпучил глаза.

Надо бы парню растолковать, что да как, — а то еще впадет в кому от обилия мыслей.

— Шлюшка увела камушки у большого дяди, — пояснил я. — Мне надо поймать ее и сделать бо-бо. А заодно и всем, кто на дороге окажется. Вот, ты первый попался.

Вы спросите, — почему я не сказал правду?

Про бедного папашку, что горько плачет под шкафом и утирает слезы нестираными трусами? Ну прежде всего, — есть правило: хороших людей, как бога, всуе не поминают.

Тем более, в беседе с чокнутым отморозком.

Никогда не знаешь, как обернутся твои слова.

А главное, — не понял бы мой новый приятель этих проблем. Ну сбежала девка из дома, дальше что? Но спертые брюлики — дело другое.

— Я ведь сегодня не в духе, — подсказал я. — «Лейкерс» опять продули. Какой-то урод поключился к моему кабельному. Мою машину поцарапали на стоянке. Плохой день, одним словом. Кого бы изуродовать? Есть идеи?

— Ох!

Это я его слегка об стену приложил.

Бить не бил, — чес-слово.

— Ее подружки со мной говорить не будут, — продолжал я. — Сам знаешь, малявки любят секреты. Другое дело ты, — среди твоих клиентов-укурышей наверняка есть те, кто хорошо знает Мэдисон. Или знает тех, кто ее знает. Не слишком для тебя сложно?

Я встряхнул его еще раз.

Мысль о кастрации подсказала «щеглу» правильный ответ.

Он кивнул.

— Даю тебе сутки. Завтра найду, где бы ты ни прятался, и спущу шкуру. Отыщешь девчонку — доживешь до вечера. А если нет, — сразу мне скажи, в чем хоронить твой трупик. Все ясно?

Приятно поболтать с парнем, раздавая ему затрещины!

Двое отморозков, что шли к нам, думали то же самое.

Только лупить они собрались меня.

Неужели «щегол» так быстро вызвал подмогу? Сам бы он, конечно, не успел никому пожалиться.

Но рядом с точкой вполне мог ошиваться его приятель, — так, для прикрытия.

Но уж слишком быстро эти парни явились…

— Кто это? — испугался «щегол».

Гляди-ка, он их тоже не знает.

Один из гангстеров вынул револьвер.

Без спешки, даже со скукой, — как вы достаете пачку сигарет или жвачку.

Я прыгнул за фургончик.

«Щегол» очутился как раз между мной и гангстерами. Ему бы бежать, — быстрей и подальше, — но малец потянулся за пистолетом. Не выхватил, нет, — на это не было времени. Просто запустил клешню под футболку.

Та была длинная, почти до колен доставала, — под ней и прятался ствол.

А я ведь парня не обыскал, — видно, зря. Старею.

Прогремел выстрел.

Как и многие покойники до него, парень думал, что пушка — надежная защита от гангстеров, кариеса и прыщей. И стоит только помахать пистолетом, — как все вокруг в ужасе разбегутся.

Это не так.

Главарь не спеша всадил в него пару пуль. Тело парнишки скорчилось, и он растекся по асфальту лужицей крови.

Вдалеке послышался рев сирен.

— Босс мой шутить не любит, — сказал бандит.

— И правильно, — отважно пропищал я, прячась за парапетом. — Природа и так пошутила вдоволь, дав тебе такое лицо.

Пару секунд он ждал.

Может, гангстеры не хотели никого убивать. Просто «щегол» невовремя пушку вынул. Или копы меня спасли — вовремя сиреной потяфкали.

— Не лезь в наши дела, — рыкнул гангстер.

И они ушли.

Я тоже себе потрусил подальше. Не хотелось с копами объясняться. Труп и парень с проломленной головой — это некрасиво.

Вот только мелюзга эта…

Наверняка детишки видели мою рожу. Сами они в полицию не пойдут, — иначе придется говорить про таблетки. Но копы ведь тоже не дураки, к сожалению. Кого-нибудь да расколют, и вот он, — мой портрет с пометкой: «Разыскивается».

Эх, нехорошо.